Колдун на завтрак - Страница 56

— А в Оборотный город тоже нельзя, — скорбно подтвердил Моня. — Нас там за такое банное мытьё с полной гигиеной свои же в единый миг убьют как изменников. И правильно сделают, кстати!

— Ну-у… найдите лужу, да и запачкайтесь снова, делов-то?

— Снова?! Да ты видел, какие мы грязнющие были? У нас же, поди, не простая грязь, а вековая! Не один год стараниями бдительно культивированная и взлелеянная! Таковую с наскоку в мутной луже не обретёшь. И вообще, шоб ты знал…

Шлёма осёкся. Заглянув в ворота, к нам заспешила босоногая кроха лет шести, с тощей косичкой, в синем сарафане, прижимая к животику крынку молока. Глянула на меня, но обратилась к упырям:

— Мама велела вам молока дать. А ей Наумыч так велел. И вам велел пить. Нате!

Шлёма присел на корточки, вытер набежавшую слезинку, забрал крынку и осторожно погладил малышку по русой головке. Девчонка смешливо фыркнула, тряхнула косой и гордо упрыгала назад с чувством выполненного долга.

— Может, отравлено хоть? — безнадёжно вздохнул Моня.

Я отрицательно покачал головой:

— Вряд ли. Лекарь у нас человек пьющий, но хороший, о больных заботится, как о своих детях. Так что пейте, хуже не будет.

— Хуже некуда, — фатально переглянулись кровососы и при мне честно распили крынку парного молока в две хари.

Я же направился к зашевелившемуся под тулупом Прохору:

— Как ты?

— Синяки да боли, да в колене колет, ещё жар да простуда, а так живой покуда, — неторопливо пробормотал старый казак. — После напитка горячего от Катеньки твоей в груди дыханию вроде и полегче стало. Однако ж с ногою — дело плохое, разве для интересу отрубить её к бесу?

— Раз уже рифмуешь, значит, поднимешься, — с полной уверенностью улыбнулся я. — На вот, на шею надень, батюшка образок святого Варфоломея из церкви передал.

— Спасибочки ему. А ты что, за моё здоровье свечи ставить бегал?

— Ну, не только, — соврал я, решив церковную свечку пока не отдавать. — Посоветовался с умным человеком насчёт нашего привидения.

— Небось сказали, мол, молиться больше надо, а пить меньше, тогда и привидения кусаться перестанут? — хмыкнул он, но образок на шею повесил.

— Ты, главное, спи больше, пей чай с малиной, пропотевай, — уклонившись от прямого ответа, продолжил я. — Катя говорила, что поищет тебе ещё более сильное лекарство. А о службе не думай даже, с дядей я переговорю, а по конюшне сам отлично управлюсь. Если что, упыри помогут, они сейчас всё одно безработные.

— Ты бы обернулся, хлопче…

— Э-э… — Я не сразу расслышал стук копыт, но зато теперь, даже не оборачиваясь, знал, кто приехал. Надеюсь, Моня и Шлёма догадались унести свои задницы в безопасное место, казачьи генералы с нечистью особо шутить не любят. Ну а мне оставалось лишь выпрямиться и козырнуть навстречу тяжко сползающему с седла своему прямому начальству.

— Где тебя вечно носит, Иловайский? — Даже не дожидаясь ответа, дядя похлопал меня по плечу и шагнул к Прохору: — А ты лежи, не вставай.

— Да я и не сбирался, — честно ответил мой денщик. Ему так можно, они с дядей — погодки…

— Лекарь забегал, сказал, что шибко болен ты. Правда, чем, не сказал. Ну хоть лечишься-то?

— Бог не без милости, казак не без счастья, — болезненно морщась, пробормотал Прохор. — Племяш твой вон порошок чудодейственный мне добыл, жар спал вроде… Да поднимусь я, чё мне сделается…

— И я про то, — важно кивнул мой именитый родственник. — На лекарствах не экономь, вот рубль мелочью, бери, плати, коли придётся. Фёдор Наумыч обещался завтра поутру губернаторского врача приволочь.

— А надо ли?

— Надо, и не спорь тут. Тебе ещё воспитанника своего женить, как поднимешься, на смотрины поедешь.

Верный денщик вытаращился на меня, я на дядю, дядя на араба, едва ли не целиком высунувшегося из стойла и любопытно навострившего уши.

— Да что ж… — осторожно приподнялся на локте Прохор. — Нам женитьба не беда, мы за юбкой хоть куда! От судьбы-то не уйдёшь, раз невесте невтерпёж.

— Ты… повыражайся у меня тут! — по-детски впал в обидки дядюшка, грозно топорща густые усы. — Думай, о ком языком мелешь, это ж губернатора Воронцова дочь, а не хухры-мухры…

— Молод он ещё жениться, у самого молоко на губах не обсохло. Да и не по чину простому хорунжему в дворянскую семью лезть.

— А то мы, Иловайские, не дворяне?!

— Да он ещё и креста ни одного толком не выслужил, ни медали, ни ордена не имеет, вот уж опозорится перед губернатором сватовством таким. И там за ровню не примут, и дома маменька с аристократической сватьей за один стол сесть постесняются!

— Да маменька только рада будет его с шеи сбагрить, балбеса переспелого! И не сметь мне тут иную политику гнуть. Сказано, быть ему воронцовским зятем, и слово моё крепко! Чай, не ты, а я покуда ему заместо батьки!

— За отчима ты ему, баран упрямый!

— Да кто ты есть, чтоб мне перечить, пёс старый?!

— Ау, браты-казаки, — успел я влезть между ними, пока словесная перепалка не перешла в рукопашную стадию гражданской войны. — А лично моё мнение никого уже не интересует? Ну хоть чисто гипотетически, а?

— Ты ещё со мной поспорь, Иловайский, — рявкнул дядя, фыркнул, как надутый бобр, и, тяжело переваливаясь на ходу, вернулся к своей лошади. — Сам девицу видел? Видел. Хороша она? Хороша. И умна, и красива, и на фортепьянах играет бодренько Шубертов ихних с Моцартами всякими. А чтоб с губернаторским домом не породниться, так уж и вовсе дураком полным быть! Чё те ещё надо, кобеляке?

— Я другую люблю.