Колдун на завтрак - Страница 35

— А-а-а, мать твою, хорунжий! — взревел косматый бес, свалившись с телеги.

Кобыла, почуяв свободу от вожжей, мигом встала, и мир вокруг нас неузнаваемо изменился. Если минуту назад мы ехали по широкой просёлочной дороге к гостеприимно светящейся огнями хате, то теперь стояли ровнёхонько напротив старого кладбища, то есть в абсолютно противоположной стороне от села. И это ещё ничего, мог и в болото завезти, ведьмин выкормыш…

— Вставай! — Я спрыгнул с телеги, за шиворот поднимая рослого, воющего от боли бесюгана. Рябиновый прут для таких что раскалённое железо, шрам на всю жизнь останется как память о казачьей руке. — Кто послал?

— Да я тя ща… порву своими же клыками! — ощерился он, уже не пытаясь спрятать своё истинное лицо за благообразной крестьянской личиной.

Бес так и бросился на меня, как пёс, но не учёл, на кого нарвался. К такой нечистой силе у меня сантиментов нет — прямым ударом носка сапога я нещадно вбил ему два или три его зуба в его же глотку. Негодяй с воплем перекатился на бок, отплёвывая чёрную кровь…

— Поогрызайся мне ещё тут, — сурово посоветовал я. — Если кто в Оборотном городе сказал, что с Иловайским договориться можно или запугать, так не верь, брехня это. Я вашего брата рогатого бил и бить буду без малейшей жалости! А теперь спрашиваю в последний раз: кто послал?

— Ве-эдьма-а…

— Рыжая? Мамзель Фифи? На одну ногу прихрамывает, а морда как у пёстрой собаки?

— Она-а… самая… сука…

— Кто бы спорил… — согласился я, предпочитая думать, что этим нехорошим словом бес обозначил подославшую его ведьму, а не меня. Но на всякий случай упёрся ему рябиновым прутом в кадык. — А Птицерухов у нас где?

— Не знаю-у, — огрызнулся бес, заливаясь злыми слезами, но боясь даже пошевелиться.

— Сейчас палку в глаз воткну, — без зазрения совести соврал я.

— На свадьбу он собирается-а-а! Тебя дожидаться будет…

— Ну вот, другое дело, а говорил, что не знаешь. — Я отошёл в сторону, помахивая прутиком. — Спасибо за информацию, как говорит одна краса ненаглядная. А ты иди себе с богом…

Сколько мне известно, худшего пожелания для нечистой силы и придумать трудно. Бедного бесюгана аж перекорёжило от такого тёплого напутствия, но он кое-как приподнялся, стал на одно колено и уточнил:

— Могу… уйти?

— Валяй.

— А ты в спину ударишь?

— Делать больше нечего. Сказано тебе, вали отсюда…

— Благодарствуй, казачок, — злобно ухмыльнулся он щербатым ртом, быстренько откатывая в сторону. — Потешился ты надо мной… Не ожидал такого. Всякое слыхал, да думал, враки, не бывает таких людишек. Чтоб не святой монах, а простой человек…

— Много говоришь. — Я подобрал брошенные вожжи и сел на кучерское место.

— А ты уж думал, что я так просто уйду?! — Нечистый захохотал самым противным образом, в его окровавленной пасти прямо на моих глазах выросли новые зубы, острее прежних. Он хлопнул в ладоши, и кладбищенская земля зашевелилась. Собственно, чего и следовало ожидать…

Могилы начали осыпаться, кресты и надгробные камни заваливаться на сторону, а слева и справа стали вылазить на свет божий, под сияние лунное, недоразложившиеся мертвецы и неупокоенные скелеты. Не то чтобы так уж много, с десяток, не более, и не то чтобы очень уж страшные (я-то всякого насмотрелся), но активные, как заразы, и шустрые до дрожи. Они все, кто быстрей, кто медленней, ринулись на нас, по-волчьи пытаясь унюхать тёплый человеческий запах безносыми дырками.

Кобыла испуганно всхрапнула, подавая задом. Бесюган сцапал её за гриву и злобно прошипел:

— Вырваться думаешь? Ан не быть по-твоему!

В один миг он уродливой чёрной птицей подпрыгнул вверх, завертясь винтом, и с размаху хлестнул сивую лошадь уродливым хвостом прямо в лоб! И исчез… даже пыли от него не осталось.

— Храни нас, Царица Небесная, — чинно перекрестился я.

А кобыла повернула голову, безумно знакомо оскалилась и подмигнула:

— Что ж, такого поворота ты ведь не ожидал, хорунжий?! Ныне я твоей лошадкой побуду, а на мне где сел, там и слез. Нехай тя скелеты погрызут, а я уж потом своё возьму!

— Да-а… я, конечно, думал, как выкручиваться буду, но… — честно признался я, наматывая поводья на кулак и вздымая рябиновый прут. — Но вот ТАКОЙ помощи от нечистого духа даже не ожидал, это точно!

— В смысле? — не поняла кобыла, то есть бес, который в неё вселился.

— В смысле большое тебе спасибо, — не стал объяснять я, а с размаху огрел её прутом по крупу.

Недалёкий бес взвыл дурным голосом и, взвиваясь на дыбы, взял с места в галоп. Я твёрдой рукой держал вожжи, направляя его на выползшую из могил нежить. Хрупкие кости ничего не понимающих скелетов только и хрустели у нас под тележными колёсами. Кому иссохших мозгов хватало, те быстренько закапывались обратно. Но повезло немногим…

Дав по кладбищу два круга почёта, я погнал беса к селу. Ни на минуту не выпуская поводьев, хлеща его прутом без всякой интеллигентской жалости, не позволяя ни передохнуть, ни опомниться. В общем, телега летела со скоростью пробки от шампанского, и до указанной на горизонте хаты девки Маньки мы долетели в предельно короткое время. Компенсировано было всё — и задержки в пути, и разборки с бесом, и пляски на погосте с мертвецами, и иное-прочее. Сивая кобыла упала на колени прямо перед невестиным плетнём, а я, быстро спрыгнув, подошёл к ней, строго заглянув в глаза:

— Сам уйдёшь или добавить?

— Сми-и-луй-ся-а…

С узды, вместе с хлопьями жёлтой пены, выпал махонький, не больше пятачка, чёрный бес в крайнем изнеможении, пытаясь найти хоть какую-то мышиную норку, дабы спрятаться. Я немного наподдал ему сапогом (получи, враг рода человеческого!) и, лишь убедясь, что он по параболе ушёл к звёздам, потрепал по мокрой шее пришедшую в себя кобылу. Уж животное-то по-любому ни в чём не виновато…